Все это веселило Кити, но она не могла не быть озабоченною. Она не могла разрешить задачи, которую ей невольно задал отец своим веселым взглядом на ее друзей и на ту жизнь, которую она так полюбила. К задаче этой присоединилась еще перемена ее отношений к Петровым, которая нынче так очевидно и неприятно высказалась. Всем было весело, но Кити не могла быть веселою, и это еще более мучало ее. Она испытывала чувство вроде того, какое испытывала в детстве, когда под наказанием была заперта в своей комнате и слушала веселый смех сестер.
— Ну, на что ты накупил эту бездну? — говорила княгиня, улыбаясь и подавая мужу чашку с кофеем.
— Пойдешь ходить, ну, подойдешь к лавочке, просят купить: "Эрлаухт, эксцеленц, дурхлаухт"[65]. Ну, уж как скажут: "Дурхлаухт", уж я и не могу: десяти талеров и нет.
— Это только от скуки, — сказала княгиня.
— Разумеется, от скуки. Такая скука, матушка, что не знаешь, куда деться.
— Как можно скучать, князь? Так много интересного теперь в Германии, — сказала Марья Евгеньевна.
— Да я все интересное знаю: суп с черносливом знаю, гороховую колбасу знаю. Все знаю.
— Нет, но как хотите, князь, интересны их учреждения, — сказал полковник.
— Да что же интересного? Все они довольны, как медные гроши: всех победили. Ну, а мне-то чем же довольным быть? Я никогда не победил, а только сапоги снимай сам, да еще за дверь их сам выставляй. Утром вставай, сейчас же одевайся, иди в салон чай скверный пить. То ли дело дома! Проснешься не торопясь, посердишься на что-нибудь, поворчишь, опомнишься хорошенько, все обдумаешь, не торопишься.
— А время — деньги, вы забываете это, — сказал полковник.
— Какое время! Другое время такое, что целый месяц за полтинник отдашь, а то так никаких денег за полчаса не возьмешь. Так ли, Катенька? Что ты, какая скучная?
— Я ничего.
— Куда же вы? Посидите еще, — обратился он к Вареньке.
— Мне надо домой, — сказала Варенька, вставая, и опять залилась смехом.
Оправившись, она простилась и пошла в дом, чтобы взять шляпу. Кити пошла за нею. Даже Варенька представлялась ей теперь другою. Она не была хуже, но она была другая, чем та, какою она прежде воображала ее себе.
— Ах, я давно так не смеялась! — сказала Варенька, собирая зонтик и мешочек. — Какой он милый, ваш папа!
Кити молчала.
— Когда же увидимся? — спросила Варенька.
— Maman хотела зайти к Петровым. Вы не будете там? — сказала Кити, испытывая Вареньку.
— Я буду, — отвечала Варенька. — Они собираются уезжать, так я обещалась помочь укладываться.
— Ну, и я приду.
— Нет, что вам?
— Отчего, отчего, отчего? — широко раскрывая глаза, заговорила Кити, чтобы не выпускать Вареньку, взявшись за ее зонтик. — Нет, постойте, отчего?
— Так; ваш папа приехал, и потом с вами они стесняются.
— Нет, вы мне скажите, отчего вы не хотите, чтоб я часто бывала у Петровых? Ведь вы не хотите? Отчего?
— Я не говорила этого, — спокойно сказала Варенька.
— Нет, пожалуйста, скажите!
— Все говорить? — спросила Варенька.
— Все, все! — подхватила Кити.
— Да особенного ничего нет, а только то, что Михаил Алексеевич (так звали живописца) прежде хотел ехать раньше, а теперь не хочет уезжать, — улыбаясь, сказала Варенька.
— Ну! Ну! — торопила Кити, мрачно глядя на Вареньку.
— Ну, и почему-то Анна Павловна сказала, что он не хочет оттого, что вы тут. Разумеется, это было некстати, но из-за этого, из-за вас вышла ссора. А вы знаете, как эти больные раздражительны.
Кити все более и более хмурилась, и Варенька говорила одна, стараясь смягчить и успокоить ее, видя собиравшийся взрыв, она не знала чего — слез или слов.
— Так лучше вам не ходить… И вы понимаете, вы не обижайтесь…
— И поделом мне, и поделом мне! — быстро заговорила Кити, схватывая зонтик из рук Вареньки и глядя мимо глаз своего друга.
Вареньке хотелось улыбнуться, глядя на детский гнев своего друга, но она боялась оскорбить ее.
— Как поделом? Я не понимаю, — сказала она.
— Поделом за то, что все это было притворство, потому что это все выдуманное, а не от сердца. Какое мне дело было до чужого человека? И вот вышло, что я причиной ссоры и что я делала то, чего меня никто не просил. Оттого что все притворство! притворство! притворство!..
— Да с какою же целью притворяться? — тихо сказала Варенька.
— Ах, как глупо, гадко! Не было мне никакой нужды… Все притворство! — говорила она, открывая и закрывая зонтик.
— Да с какою же целью?
— Чтобы казаться лучше пред людьми, пред собой, пред богом, всех обмануть. Нет, теперь уж я не поддамся на это! Быть дурною, но по крайней мере не лживою, не обманщицей!
— Да кто же обманщица? — укоризненно сказала Варенька. — Вы говорите, как будто…
Но Кити была в своем припадке вспыльчивости. Она не дала ей договорить.
— Я не об вас, совсем не об вас говорю. Вы совершенство. Да, да, я знаю, что вы все совершенство; но что же делать, что я дурная? Этого бы не было, если б я не была дурная. Так пускай я буду какая есть, но не буду притворяться. Что мне за дело до Анны Павловны! Пускай они живут как хотят, и я как хочу. Я не могу быть другою… И все это не то, не то!..
— Да что же не то? — в недоумении говорила Варенька.
— Все не то. Я не могу иначе жить, как по сердцу, а вы живете по правилам. Я вас полюбила просто, а вы, верно, только затем, чтобы спасти меня, научить меня!
— Вы несправедливы, — сказала Варенька.
— Да я ничего не говорю про других, я говорю про себя.
— Кити! — послышался голос матери, — поди сюда, покажи папа свои коральки.
Кити с гордым видом, не помирившись с своим другом, взяла со стола коральки в коробочке и пошла к матери.
— Что с тобой? Что ты такая красная? — сказали ей мать и отец в один голос.
— Ничего, — отвечала она, — я сейчас приду, — и побежала назад.
"Она еще тут! — подумала она. — Что я скажу ей, боже мой! что я наделала, что я говорила! За что я обидела ее? Что мне делать? Что я скажу ей?" — думала Кити и остановилась у двери.
Варенька в шляпе и с зонтиком в руках сидела у стола, рассматривая пружину, которую сломала Кити. Она подняла голову.
— Варенька, простите меня, простите! — прошептала Кити, подходя к ней. — Я не помню, что я говорила. Я…