— В литературе — вы, Ярослав.
— Еще немножко — и я поверю.
— Я всю жизнь около литературы. Я даже не член Союза писателей, хотя трижды подавал документы. Я никто, хотя всю жизнь мечтал. Но и маленькая роль в большом спектакле — почетна.
— Скромность — прекрасная черта, жаль только, что она проявляется в вас так поздно, в пенсионном возрасте. Простите, я сегодня взвинчен, зол и то и дело выхожу из роли благодушного, уверенного в себе литературного счастливчика. Но, кажется, мой парад не состоялся, около школы нас никто не ждет.
— Не волнуйтесь, организационный талант Бермута еще ни у кого не вызывал сомнения, в отличие от литературного.
Ярослав шагал через две ступени по лестнице, по которой поднимался и сбегал — кто подсчитает, сколько тысяч раз? Бермут сопел где-то внизу. В памяти стерлось, где учительская, где кабинет директора, а ноги — помнили. Обутые в бурки со склеенными из красной автомобильной резины чунями. Девчата по углам хихикали. Сын директора театра брал его за локоть двумя пальцами и отводил в сторону: "Послушай, дружище, ты должен больше заботиться о своем внешнем виде, ведь наш класс — образцовый".
— Я существую в двух мирах! — крикнул вниз, на лестничную площадку, где пыхтел перед штурмом последнего марша Иван Иванович. Сверху он в своих широченных, как море, штанах на толстом обрубочном теле казался еще карикатурнее. — Меня трут в порошок жернова времени.
У дверей директорского кабинета, словно почетный караул, стояли две девочки в отутюженных школьных формах. Из-за письменного стола навстречу Петруне поднялась пожилая женщина в светлом парике под цвет пергаментного лица.
— Верно, вы и будете писатель, которого мы ждем? Это мероприятие у нас внеплановое, но ваш деятельный товарищ просил, и мне звонили, я поручила руководителю девятого класса провести все на должном уровне. На учительских конференциях нам тоже рекомендуют подобные мероприятия, для общего развития учащихся. Аудитория подготовлена, выступления и вопросы мы утвердили, так что никаких неожиданностей не должно быть… — Директор обошла Ярослава, словно сейф, содержание которого ее не интересует, потому что ключа от него нет и не предвидится. — Девочки, это — наш уважаемый писатель, вы проводите его в кабинет языка и литературы.
И они пошли по коридорам: впереди — девятиклассницы, подсознательно демонстрировавшие пробуждающуюся женственность, чего уже не скрывала даже школьная форма; за ними, не вынимая рук из карманов небрежно расстегнутого пальто, двигался Ярослав; сзади пыхтел как паровоз Иван Иванович — в пустых коридорах раздавалось эхо. Опоздавшие на урок одинокими ящерками проскальзывали в двери классов, он тоже когда-то опаздывал, потому что ждал Олесю в закутке коридора, возле ее класса, а Олеся была старостой и часто входила в класс последней с таблицами или приборами для опытов, и он успевал сказать ей несколько слов, колюче-ревнивых, ревновал ее ко всему на свете, или передать посвященный ей стих, или спросить, читала ли она книгу, которую сам только что прочел. А однажды их увидела химичка, которая с журналом под мышкой направлялась в класс, и, едва Ярослав, извинившись, переступил следом за ней порог, кольнув его холодными, насмешливыми глазами, сказала громко, на весь класс: "Шею мыть не научился, а уже девчонок караулишь? Олеся круглая отличница и поведения примерного, в университет поступает без экзаменов, а ты куда? Разве что снова в село — свиней пасти?" И Петруня на всю жизнь возненавидел химию.
Класс поднялся и хором приветствовал гостей, едва они вошли в класс. На передней парте лежали три темно-красных георгина, в целлофане, дарить цветы будет, наверное, вот эта высокая, с белыми, словно отмороженными щеками отличница, кандидатуру которой тоже, наверное, утверждали на педсовете. Волнуется и ждет сигнала учительницы (возникла озорная мысль: поцеловать руку — она смутится и зальется румянцем, а в классе долго будут обсуждать это событие). Все пришли в белых фартучках, директриса обязала, мероприятие будут из редакции фотографировать, лицо школы, лицо класса, образцово-показательного, весь вечер накануне стирали и гладили фартучки, костеря какого-то там Петруню. Молоденькая учительница волнуется, тянется на цыпочках, чтобы казаться выше и солиднее, от этого ноги ее становятся еще тоньше и не вызывают у Ярослава никаких эмоций. Сказать бы сейчас: "Дети, такой прекрасный день стоит, пошли вместе на бульвар и подышим ранней осенью, на скамейках под тополями, где я четверть века назад мечтал об Олесе и о побеге из школы на целинные земли…" Учительница постучала указкой по столу, призывая класс ко вниманию:
— Дорогие ребята, сегодня у нас — радостное событие. Мы встречаемся с нашим земляком, писателем, книги которого все мы знаем и любим… — учительница запнулась, покраснела, глянула в бумажку, зажатую в ладони, — …писателем Ярославом Дмитриевичем Петруней. Это наша школа дала ему путевку в жизнь и большую литературу, и все мы гордимся этим, поддерживая славные традиции в учебе и поведении. Поприветствуем же нашего уважаемого писателя аплодисментами. — Учительница первая захлопала в ладоши, требовательно и строго оглядывая класс, особенно галерку, где ученики занимались своими делами — переписывали домашние задания, малевали друг на друга карикатуры, играли в морской бой или следили за фотокорреспондентом, прилаживающим свою аппаратуру. — А сейчас, дорогие ребята, с кратким докладом о жизненном и творческом пути уважаемого писателя выступит… — учительница снова посмотрела в бумажку, — …литературовед и критик, активный член Общества любителей книги Иван Иванович Бермут. Попросим дорогого гостя…
Иван Иванович поднялся, отодвинув стул, на котором сидел, до самой классной доски, но все равно животом привалился к краю стола. По классу прошелестел смешок.
Вдруг Иван Иванович раскинул руки, словно собирался взлететь, круглое лицо его осветила блаженная, восторженная улыбка:
— Низкий поклон этим стенам, знавшим Ярослава Петруню в начале его жизненного и творческого пути, видевшим его в тот исторический, незабвенный для всей литературы день, когда на полосе районной газеты появились первые печатные поэтические строчки известного прозаика. Да, ныне он известный далеко за пределами республики писатель, но поэзия жива в каждой его строчке, в его душе, поэзия, что проросла и прорастет из древней и вечно молодой мринской земли-матушки…