Осмотрев помещение в школе, псаломщик, Лука Корнилиевич, замкнул дверь в школе и вместе с Настей отправился домой. Ксения Климентьевна ждала гостью, приготовив все на столе в маленькой, чистенькой и уютной гостиной. Долго они сидели за чаем, и все время Настя расспрашивала псаломщика о занятиях в школе, о числе школьников, посещавших школу. Хозяйка, веселая, разговорчивая, занимала Настю рассказами о бывших учителях и учительницах в школе. Надворе смеркало. Лука Корнилиевич взял со столика скрипку и проиграл несколько украинских песен и козачков для танцев. Молодая учительница приятно провела вечер и встала. Было уже довольно поздно. Псаломщик взял подсвечник и спички, провел ее до школы, защищая палкою от двух свирепых собак, отпер дверь в темные сенцы, зажег свечу, дал ей свечу и спички, пожелал ей спокойной ночи и ушел, обещая немедленно прислать сторожа в школу.
Настя развязала одну связочку, вынула платье и пальто, повесила на вешалке возле двери, села возле стола и задумалась.
В школе и вокруг школы было так тихо, как будто в усадьбе и во всем селе не было ни живой души. Даже собаки в дворе не лаяли, как будто и они заснули. Настя была горожанка, выросла в Киеве, привыкла к городскому шуму, городской сутолоке. Училась она в духовном епархиальном училище, но отец ее был не духовного звания, а простой портной из крестьян большого местечка
Корсуня в Каневском уезде, где он окончил курс двуклассного училища, занимался своим ремеслом в местечке, в котором заказов на лучшее платье было немного, что и побудило его перейти в Киев. Мать Насти была модистка, шила платья для мелкой буржуазии и кое-что зарабатывала. Она была католичка, но не полька, а украинка, а по-польски даже не умела говорить. Против самой квартиры портного Легезы было второе епархиальное женское училище. Отец Насти отдал ее в училище, так как имел средства вносить в училище небольшую плату за право учения, да и девочке было удобно ходить в училище, а не бегать в городскую школу за версту и более. Настя училась хорошо, окончила курс в епархиальном училище и просила места учительницы в каком-нибудь училище в Киеве. Но кандидатов на места учителей и учительниц было очень много. Настя подала прошение в училищный епархиальный совет и в скором времени должна была отправиться в село Трашки для занятия места учительницы сельской школы. Отец ее был семейный человек; подрастали меньшие дети, расходы увеличились, и для облегчения отца и матери Настя решилась занять место в сельской школе.
Настя впервые очутилась в деревне в пустом доме в ночное время. Мертвая тишина казалась ей чем-то тяжелым, почти невыносимым, как будто ее обкял густой тяжелый туман, тяжелый и темный. Ей казалось, что ее заперли в каком-то мрачном погребе или в подземелье и она должна провести ночь в этом подземелье.
Настя долго сидела, задумавшись. Она вспомнила о покинутых родных, и перед ее глазами как будто мелькнули комнаты квартиры ее отца с окнами во двор, освещенные лампами. Она как будто увидела своих младших братьев и сестер, которые в эту пору бегали по комнатам и шалили после ужина, как будто услышала их веселый смех и щебетанье. Эти воспоминания навели на нее грусть. Она вздохнула, и слезы неожиданно полились из ее глаз. Она почувствовала, что ее сердце как будто сжала чья-то сильная рука, сжала крепко, до боли.
Неожиданно в сенцах заскрипели двери и шумно затворились. Настя так испугалась, что вся задрожала. Она встала и закричала на всю комнату:
— Кто там?
И, не дождавшись ответа, она побежала к дверям, схватила крючок и заперла дверь. Она даже забыла о том, что псаломщик говорил ей о стороже Свириде, который должен был прийти ночевать в сенях школы.
— Это я! Сторож! — послышался голос в сенях.— Я пришёл ночевать. Может быть, вам что-нибудь нужно?
Настя открыла дверь в сени. В сенях было темно. В дверях появилась фигура сторожа, высокого, сухощавого, пожилого Свирида.
— У меня в комнате нет ни капли воды. Принеси, пожалуйста, мне кувшин воды,— попросила Настя.
— Хорошо! Сейчас! У меня здесь в сенях есть кувшин. Я пойду к псаломщику, наберу воды и сейчас принесу вам, — сказал Свирид и мгновенно исчез в темных сенях.
Насте стало веселее, когда в темных сенях появился живой человек; ей не было уже так страшно в темном пустом доме среди пустого большого выгона. Неповоротливый, как вол в ярме, Свирид скоро вернулся, поставил кувшин с водою на столе и положил два кусочка черствого хлеба, корки и обрезки твердой сподки.
— Это зачем? Я напилась чаю и поужинала в гостях у Луки Корнилиевича и не голодна,— сказала Настя, не понимая значения этих черствых объедков хлеба.
— А це, бачте, задля того, щоб обороняться от собак, если вам будет нvжнo ночью во двор, потому что во дворе два лютых пса. Собаки вас не знают, могут броситься на вас и, сохрани вас бог, еще покусают вас или по меньшей мере порвут на вас исподницу.
— Как же я оборонюсь от собак хлебом? Может быть, у тебя есть палка?
— Да вы бросайте им кусочки хлеба и корки, так они не набросятся на вас, как волки на овцу,— усмехнувшись, сказал Свирид. — Здесь уже было неприятное приключение с одной учительницею, когда она первый раз вышла утром из школы: собаки набросились на нее так неожиданно и так энергично дергали зубами платье сзади, что почти изорвали его в куски. А завтра, когда выйдете, бросайте собакам по кусочку хлеба, так они попривыкнут к вам и будут знать, что вы свой человек, а не прихожий. Теперь, пока школа пуста, я сплю в меньшем классе, вот там, где в углу стоит куль [сноп] соломы. Но в эту ночь я буду спать в сенцах, вот там под лестницей, против ваших дверей, чтобы вам не было так страшно спать в первую ночь. Расстелю куль соломы в углу под лестницей да и буду спать. В школе у нас были и учителя, и учительницы старые, бывали и молодые панны, так я хорошо знаю их привычки и нравы. Одни учительницы ничего не боятся — ни воров, ни разбойников, ни самого черта, если бы он заглянул в комнату и показал свои роги да белые зубы. А такие молодые, как вот, примером, вы, первую ночь так боятся, что почти не спят всю ночь, да все смотрят на окна. Хорошо вы сделали, что завесили окна: вероятно, знали, что в вашей комнате есть окна, да еще аж два окна.