Твой.
323.
30.Х1І 912. [Київ]
Целую и обнимаю тебя, дорогая Шурочка, и поздравляю с новым годом. Больше чем себе желаю тебе здоровья и хорошего самочувствия, а нам вместе (мне трудно отделить себя от тебя) — более счастливого года, чем был прошедший. Дай же еще твои губки и ручки, пусть их поцелую с такою любовью и уважением, какие чувствую в сердце. Желаю тебе встретить новый год удачно и весело. Не хочется мне огорчать тебя (да ты не огорчайся, незачем), но здоровье мое очень неровно. Ряд подъемов и падений и нет уверенности, что налаживаешься. За последнюю неделю потерял 8 фунтов весу, хотя мне не разрешалось этого делать. А все оттого, что сердце работает неисправно и вызывает всякие расстройства, плохо питаюсь, а подчас и совсем не могу ничего есть, плохо сплю (напр,, прошлую ночь). А, между тем, мои посетители находят, что я поправился и выгляжу недурно. Впрочем, и мой пессимизм вызван, кажется, больше бессонной ночью и головной болью после нее.
Хуже всего, что я не знаю, когда меня отпустят. Раньше обещали на новый год, а теперь это откладывается на неопределенное время. Нет, я таки решительно поговорю с профессором, что он думает, и хотя по твоему совету сам не буду настаивать на скором уходе из клиники, но все же хочу знать мою судьбу. Ты, вероятно, зеваешь, читая мои письма с больничным настроением. Потерпи, дружок. Скоро я воспряну телом и душой и буду много веселее. Хотя, кажется, я только в письмах жалуюсь, а в разговорах более бодр.
Читаю без конца, а еще чаще, еще в большем размере пишу письма. Казалось, ушел я от моих корреспондентов, но благодаря газетам, сообщившим зачем-то даже мой адрес, ко мне пишут, кроме знакомых, и незнакомые досужие люди, а я должен всем отвечать. Правда, я пишу всего несколько слов благодарности за добрые пожелания — но этих пожеланий довольно много и моя корреспонденция утомляет меня. Тем более, что пишу я лежа, а это неудобно. Получила ли ты мое письмо, посланное позавчера? Напиши мне побольше о себе и обо всем: ты ходишь по улицам, что-то видишь, встречаешься со знакомыми и многое знаешь. Не забывай меня. Целую тебя крепко, моя зорька, моя любимая Шурочка. Пиши. Еще целую.
Твой,
324.
2.1 913. [Київ.]
Спасибо тебе, дорогая, за письмо от 30-го. Я его получил вчера вечером, все таки на новый год. Получила ли ты оба мои письма? В последнем я поздравляю тебя с новым годом. На всякий случай еще целую и обнимаю горячо. Не приглашал я тебя приехать на праздники только потому, что это
тебе было бы неудобно. ( ) В. И. собирается,
кажется, на крещение, т. е. 4—5. Вот и нельзя нам было встретиться. Но я, все таки, не теряю надежды увидеться с тобой здесь. Дело в том, что после рождества состояние моего здоровья ухудшилось. Ничего особенного, но все же я всю неделю не встаю с постели. Сердце закапризничало, перестало исправно работать, отсюда всякие расстройства; бессонница, диэта и прочие прелести. 31-го проф. Образцов внимательно осмотрел меня и заявил, что он настаивает на оставлении меня в клинике на неопределенное время. "Я не уверен в Вас. Этот ряд ухудшений не позволяет мне со спокойной совестью отпустить Вас. Я хочу поставить Вас на ноги—оставайтесь в клинике, пока я сам не заговорю о Вашем выезде". Что мне было делать? Конечно, согласился. Таким образом — вопрос когда и куда я поеду зимой, остается и для меня неясным. Предполагал я поехать в Египет, но одному мне нельзя ехать сейчас, после такой продолжительной болезни, а вдвоем немыслимо, дорого. Ведь я уже полгода ничего не зарабатываю, а только расходую на лечение.
Возможно, что поеду на Кавказ — в Сухум или Батум (мне кажется, что я уже писал тебе об этом). Дорога дешевле и отвезут меня, по всей вероятности, кто-нибудь из домашних. В Чернигове я, во всяком случае, пробуду недели две — и мы увидимся. Увидимся, надеюсь, и здесь, я напишу тебе, когда приехать. Можно, конечно, и в будень. Теперь же ты не пиши мне (до уведомления), так к[ак] собирается сюда В. И.
Утомляют меня посетители, но с этим бороться трудно. На новый год столько получил поздравлений, что нет физической возможности всем ответить,—поэтому не отвечаю никому.
Уже третий день сегодня мне лучше. Могу есть — вчера пообедал даже и съел целого рябчика. Две последние ночи спал и самочувствие лучше. Вчера была у меня черниговка — В. Юркевич (скрипачка) и нашла, что я выгляжу совсем недурно. А, между тем, я опять потерял в весе за последнюю неделю 8 ф.
Однако — странно: я ничем не огорчаюсь. Две только вещи тяжело переносятся: разлука з тобой и невозможность писать. В мае этого года я начал писать каприйские картинки, но за выездом заграницу прервал работу и не успел до сих пор ее окончить. Теперь редакция "Ватника" буквально вырвала у меня для январьской книжки эту незаконченную вещь и напечатала ее14'. Когда буду иметь оттиск, пришлю тебе.
В XII кн. " Современника" есть мой рассказ148. Кажется, Вы получаете журнал этот?
Неприятно мне, что ты не веселишься. Так нельзя, голубка. Может быть, вечеринка 5-го развлечет тебя. До следующего письма, мое сердце. От тебя не скоро получу—придется тебе несколько дней воздержаться от переписки. Целую тебя, моя Шурочка. Люблю тебя. И ты мне снишься, при чем довольно часто. Обнимаю.
Твой.
325.
5.! 913. [Київ.]
Спасибо тебе, дорогой Шурок, за поздравления и пожелания на новый год. Целую тебя крепко за них, за все и даже без всякого повода, потому только, что хочется поцеловать. Я уже писал тебе, что в эти дни тебе неудобно приехать. Боюсь, что я тебя так же обманул, как и меня, хотя еще не уверен. Мне очень хочется видеть тебя и почему-то кажется, что даже больше, чем тебе — меня.
Я опять постепенно поправляюсь. Больше и спокойнее сплю, возвращаются аппетит и силы, за последнюю неделю прибавился в весе на 4 ф. Ты интересуешься, почему то хорошо, то плохо прибавляться в весе. Видишь ли, когда я вначале терял — это потеря была за счет опухоли ног, вследствие плохой деятельности сердца, но когда опухоль сошла и я дошел в весе до 3 п. 23 ф. — мне сказали больше худеть не следует — и я поправился. А потом опять похудел на 8 ф. значит — плохо. Сегодня я взвешивался и оказалось, что за неделю прибавил 4 ф. Это уже хорошо. Собственно, я никогда (за исключением 3—4 дней) не лежал целый день, не вставая. Утром, в часов 7, я подымаюсь, обуваюсь и надеваю больничный халат. Совершаю свой туалет и пью молоко. Это все занимает 3/3 ч. — 40 минут. Вечером я умываюсь, приготовляюсь ко сну — точно также на ногах и, приблизительно, столько же времени. Вот уже час или 11/2 в сутки я не лежу. Когда здоровье мое улучшилось, мне разрешили надевать халат и сидеть час в кресле, но я позволял себе, смотря по самочувствию, сидеть и 2 часа. В последнее время я весь день проводил в постеле, но вчера уже встал среди дня и сидел в кресле. Самое большее неудобство — с едой. Кормят чрезвычайно однообразно, невкусно, по-казенному. Как сестра милосердия ни старается (она очень заботится обо мне) — все же выходит плохо. Утром, в 71,о, я пью молоко с сухарями, а когда аппетит лучше, то сверх молока еще стакан ячменного кофе. В 10 часов завтрак. Дают — макароны, бульон, пудинг из рыбы, котлету куриную, кашу (одно что-нибудь, конечно). В час — обед из 2 блюд + сладкое. Всегда куриный суп, засыпанный манной крупой (невкусно), куриную котлету, рыбу, вареники с сыром, котлеты из картофеля или из рису — по большим праздникам — рябчика или осетрину. На сладкое — муссы фруктовые, желе, компот. На ужин — в 5 часов — кашки всякие, простоквашу, бабку из рису или из вермишеля. А главное, что все это не особенно хорошо приготовлено и раз навсегда установлено по дням. Цикл замыкается одной неделей. На следующую неделю — опять тоже и так все время. Приедается невозможно. Я стараюсь разнообразить пищу (если мне лучше) фруктами — яблоками, виноградом, мандарин [ами] или сладким печением и мармеладом. Ну, кажется, отвечая на твои вопросы, я перестарался и наполнил мелочами все письмо. Прости, голубка. Не пиши мне, пока я не уведомлю тебя. Напишу тогда тебе, также, когда ты могла бы приехать, а ты уведомь меня предварительно о дне приезда. До скорого свидания, мое сердце. Как-то ты выглядишь, моя хорошая? Целую тебя крепко, как люблю.